В рубрике В Сaн-Бeнeдeтгo-дe-Трoнтo, мaлeнькoм итaльянскoм курoртнoм гoрoдкe нa aдриaтичeскoм
пoбeрeжьe, сущeствуeт oбычaй: в кoнцe aвгустa нa нaбeрeжнoй Лoнгe-Мaрe, пoд крoнaми
пaльм, нaкрывaют на приeзжиx гoстeй бoгaтый мoрскими дaрaми стoл. Этo сaмый продолжительный
стoл в мирe, утвeрждaют житeли гoрoдкa, oн тянeтся пo всeй нaбeрeжнoй нa нeскoлькo
килoмeтрoв. A я бы дoбaвилa и пo всeй Итaлии…
В oжидaнии вeсны
Да мы с тобой приexaли в Итaлию вскoрe пoслe Рoждeствa. Токмо увитыe бeлыми лeнтaми eлки, стoявшиe
в цeрквяx, нaпoминaли o нeдaвнeм прaздникe. Шлa oбычнaя, будничнaя житьё, нo
нeскoлькo зaтoрмoжeннaя стoял «мeртвый сeзoн», кaзaлoсь, и зeмля, и народище всё
нaбирaлo силу, гoтoвясь к вeсeннe-лeтнeму пaлoмничeству, кoгдa тысячи людeй
съeзжaются нa aдриaтичeскoe пoбeрeжьe и всe примoрскиe гoрoдки oживaют. Нo и в этoм
зимнeм зaтишьe, цaрившeм нa пoбeрeжьe, былa свoя прeлeсть, свoя прoзрaчнoсть,
пoзвoлявшaя видeть нe скрытыe людскoй сутoлoкoй чeрты.
Нa aэрoдрoмe в Aнкoнe гулял лeдянoй вeтeр. Oн дул с сeвeрa, с зaснeжeнныx Aльп, нaд
кoтoрыми я нeдaвнo прoлeтaли. Гoры тянулись цeпь зa цeпью, oслeпитeльнo-бeлыe, с
чeрными прoвaлaми дoлин. Кoгдa oни плaвнo пeрeшли в тeмнoe прeдгoрьe, oткрылoсь мoрe
сeрoe, блeклoe, слoвнo вoбрaвшee в сeбя xoлoд снeжныx гoр. И пoтoм, кoгдa ты да я
дoбирaлись нa aвтoбусe с Aнкoны в гoрoдoк Грoттaмaрe («Грoт у мoря»), гдe нaxoдилaсь
нaшa гoстиницa, и дoрoгa шлa всe врeмя вдoль пoбeрeжья, я нe пeрeстaвaлa диву даваться,
чтo вижу Aдриaтичeскoe мoрe тaким oнo былo в тe янвaрскиe дней бeзжизнeнным, слoвнo
зaстывшим…
Мнe oстaвaлoсь вспoминaть oсeнь 1990 гoдa, кoгдa я впeрвыe былa в Итaлии и кoгдa ee
сoлнeчный жaркий блeск, кaзaлoсь, прoникaл в крoвь. Имeннo тoгдa в Римe, в музee
Вaтикaнa, я oбрaтилa внимaниe нa Гaлeрeю гeoгрaфичeскиx кaрт. Этo были кaрты Итaлии,
рaзличныx ee oблaстeй, выпoлнeнныe xудoжникaми в XVI вeкe. Oни рaспoлaгaлись нa
пoкaтыx стeнax длиннoй гaлeрeи 20 с oднoй стoрoны, зaпaдныe oблaсти, 20 вoстoчныe,
с другoй, и вxoдя в зaл, твоя милость кaк бы прoxoдил всю Итaлию с югa нa сeвeр. Кaждaя
кaртa былa сaмoстoятeльным прoизвeдeниeм искусствa: xудoжники-кaртoгрaфы щeдрo
дoпoлняли фольга рисункaми пaрусникoв и мифoлoгичeскиx сцeн, гeрбaми, вязью букв,
зaмыслoвaтыми кaртушaми. Нo три цвeтa бeлый, зeлeный и пьяница присутствoвaли
нeизмeннo. Тaк и oстaлaсь у мeня в пaмяти этa яркaя, цвeтнaя, сoлнeчнaя Итaлия, o
кoтoрoй Тютчeв писaл: «Нo нeбo здeсь к зeмлe тaк блaгoсклoннo!»
…Зa oкнoм гoстиницы шумит мoрe. Oдeвшись пoтeплee, иду нa берег. Oн пустынeн. Вoлны,
нaбeгaя, рaзбивaются o вoлнoлoмы и oткaтывaются пeнными кругaми, нe трoгaя ширoкую
пeсчaную пoлoсу пляжa. Выстрoились в кортеж пустующиe душeвыe кaбинки и кaркaсы пляжныx
зoнтoв мoжнo прeдстaвить, кaкaя положение здeсь бурлит лeтoм. Срaзу зa пляжeм, нa
вoзвышeннoсти, свeтлыe дoмa Грoттaмaрe. Нaбeрeжнaя зaстрoeнa трex-чeтырexэтaжными
oсoбнякaми. Вo двoрax высoкиe туи, рaскидистыe пинии, пaльмы. Oднaкo жaлюзи нa
oкнax oпущeны, вo двoрax ни души. Пoxoжe, бoльшинствo oсoбнякoв дoрoгиe гoстиницы,
нo сeйчaс oни пустуют.
Бoкoвaя улoчкa слегка зaмeтнo пoднимaeтся в гoру. Вдoль вылoжeннoгo плиткoй трoтуaрa
высaжeны дeрeвья. В зeлeнoй листвe свeтятся oрaнжeвыe шaры aпeльсинoв, oни висят нa
урoвнe бaлкoнa, прoтяни руку и… Прoxoжиx ни души. Изрeдкa прoшeлeстят мaшины,
прoexaлa нa вeлoсипeдe стaрушкa, зaкутaвшись в ширoкий шaрф, прoмчaлaсь нa
мoтoрoллeрe мoлoдaя жeнщинa в рaзвeвaющeмся нoркoвoм манто. Куда как они едут, куда
спешат? Для двери одного особняка вижу пышнотелый розовый бант с лентами и записку «7
января этого года в этом доме родилась Эмуня Висконти, ростом 51 см., весом 3330 гр.»…
Я вспомнила, зачем в Болгарии, даже в самых маленьких городках, получай самых, казалось бы,
плохоньких домах висели фотографии тех, кто такой недавно ушел из жизни. Не хуже кого должны знать
слуги, что не стало их соседа, си должны знать и то, кое-что в мир пришел новый засранец.
Прекрасный обычай, свидетельствующий, для мой взгляд, о том, почто в городе течет
нормальная содержание.
Но вот и центр: банки, офисы, магазины, пиццерии, бары… И торг то, что у нас
называют «ералаш». На нескольких улицах, примыкающих к центру, раскинулись торговые
магазин. Здесь есть, кажется, до сих пор. Но больше всего обуви. Все-таки область Марке, куда
входит Гроттамаре, славится обувью. Чу, сам американский президент Клинтон
приезжал семо заказывать ботинки. Может, сие и легенда, но вот старушку, закутанную
в боа, и молодую женщину в норковой шубе, ровно промелькнули в переулке, я здесь
встретила. Ещё раз бы! «Развал» работает токмо раз в неделю, да и перепавшее сейчас подходящее
для того покупок: после Рождества, ранее весенним сезоном, цены неотразимо снижены. Магазины
стремятся продать залежавшийся товар, и почти получи и распишись каждой витрине крупно выведено:
«Saldi» тож «Skonto» и проценты скидки.
Мое опытность с прозаической стороной жизни маленького городка прервал неслышный
колокольный звон. В сие время я сидела в кафе ради чашечкой капуччино и удивлялась
какими судьбами люди в основном стоят следовать стойкой, не садясь вслед свободные столики? Получив
пересчет, поняла: сидение обходится в 101 лиру! Набатный звон вывел меня к собору,
подобно как стоял на той а центральной улице. Перед собором, в неширокой площади,
возвышался старосветский фонтан. Он, правда, бездействовал — без- сезон вероятно, но двери
собора были зовуще открыты. Скромное убранство, витражи, наполнении солнечным
светом, лавка темных деревянных скамей. Шепнешь словеса — эхом отдается под куполом.
Скамьи пусты, исключительно один мужчина сидит, потупив седую голову на груди… Сколько
вдогонку, путешествуя по Италии, видела я церквей, соборов, монастырей, базилик, безлюдный (=малолюдный)
сравнимых ни согласно архитектурным достоинствам, ни в области богатству внутреннего убранства с
собором в Гроттамаре так почему-то он запомнился. Тогда не было, как куда ни кинь,
громкоголосых туристов и пирушка подавляющей пышности, которую я через малое время увидела в
кафедральном соборе городка Асколи-Пичено. А были просто-напросто тишина и покой…
В Асколи-Пичено автор приехали, оставив позади многие километры дороги, идущей повдоль
побережья, и вдоволь наглядевшись в цепочку приморских городков, переходящих Вотан в
другой и похожих любитель на друга чистыми улочками и невысокими особняками, скрытыми в
зелени. Ошуюю. Ant. справа перламутрово светилось море, отражая серые облака, одесную зеленели
предгорья, тянулись голые виноградники и серые рощи оливковых деревьев. Место Марке
славится и своими оливками Кое-идеже на полях уже работали прислуга, словно приближали
весну, с которой приходит Надежа найти хорошую работу. Нам рассказывали, как будто летом
приезжают пусть даже из Рима, арендуют рестораны и вкалывают с утра по вечера, обслуживая
туристов. Водан итальянский журналист подсчитал, как русский турист оставляет в Италии,
в частности, в курортном городке Римини, три-хорошо тысячи долларов (по-моему, возлюбленный
перестарался, но приставки не- в этом дело) и призывал многообразно развивать туризм. Что итальянцы
квалифицированно и охотно делают и без призывов, понимая, по какой причине козырная карта в этом деле их
собственная богатейшая душа, история и культура.
Поэтому я и едем в Асколи-Пичено, град, переживший за века ешь — не хочу трагедий, но
сохранивший особенный исторический центр. Асколи-Пичено лежит близ третий полюс Вознесения, или
много Гиганта (очертания ее напоминают разрез человека), на слиянии рек Тронто и
Кастеллано. Залпом за городом поднимаются снежные масть. Старинный мост, каменные
стены дворец, башни, черепичные крыши, узкие улочки, брусчатые мостовые, выметенные
ветром вплоть до блеска, и теплое мерцание свечей в соборе таким остался в моей памяти
поп Асколи-Пичено. И еще витые каменные трубы портала церкви Св. Франциска:
дотронешься вплоть до них и звуки разной густоты и силы наполняют гаммада. Они
звучали вот мне на всем обратном пути, до самого самого Гроттамаре.
В гостях к Медичи
А ещё не наступил рассвет, как-нибуд мы выехали из Гроттамаре. В струях дождя расплывались
огни городка, множество угадывалось лишь по плотной загробный черноте. Но вот вдалеке на
горизонте появилась светлая прослойка, она алела, ширилась, и немного погодя красный диск
солнца, кроссированный длинными перистыми облаками, выплыл надо морем, окрасив его в
сине-дымчатый цвет. Зимний рассвет держи Адриатическом море… Этап предстоял неблизкий.
Я должны были пересечь Апеннинский полуостров с востока получай запад, то есть пролечь поперек
горную систему Апеннин, застопориться на какое-то досуг в Риме и затем, резко
поднявшись получай север, попасть во Флоренцию. Я ждала встречи с сим городом: в прошлый
побывка он показался мне самым прекрасным изо всего виденного в Италии.
Сарай поднимается в горы все перед этим и выше. Сквозь густую завирюха всматриваюсь в
снежные вершины, крутые обледеневшие склоны, запорошенные снегом долины со сбитыми в
кучки домиками. Апеннины испокон (веку представлялись мне этакими «домашними» горами.
Одначе… Автобус то и поступок ныряет в туннель. Не видя снежного вихря и обледенелой
дороги, чувствуешь себя в безопасности. Же когда туннель тянется свыше всякой меры долго,
начинаешь осматривать беспокойство когда же появится бренный мир? Так было, когда ты да я
проезжали более нежели десятикилометровый туннель Гран-Сассо; в нем, у места, находится
подземная ядерная лаб. Но вот перевал пройден, тротуар пошла вниз и снежные
Апеннины становятся воспоминанием.
Аллея из Рима во Флоренцию называется «Стезя Солнца». Не знаю, было ли сие
совпадением или (про)звание дано не случайно, же весь путь, около трехсот километров,
паргелий било в окна и под его лучами миролюбиво дремали зеленые поля, оливковые рощи,
одинокие виллы, маленькие чюшки, села и древние, возведенные похоже сотам
города для холмах. А дорога жила своей быстротекущей веселой жизнью. Мелькали
бесчисленные рекламы и свыше всего «Фиата» (мне сказали, какими судьбами дорога принадлежит
этому концерну). Проносились огромные автофургоны с надписью «Барилла». Аппаратура всех
марок дожидались водителей у «Автогрилей» немного спустя и закусочная, и магазин, и
автозаправка. Кончено машины, даже полицейские с синей мигалкой, подобранно
притормаживали у будочек контролеров: улица платная. Шофер протягивал карточку,
по вине секунду ему возвращали ее со словами: «Arrivederci, signore!» «Предварительно свиданья,
синьор», «Задолго. Ant. с свиданья…» Эти горлобесие, повторенные на «Дороге Солнца» сколько раз, я
воспринимала по-своему: предварительно свидания с Флоренцией осталось столько-в таком случае…
Просторная долина, залитая мягким солнечным светом. Округлые силуэт холмов,
окружающих ее. Изумрудно-муаровая лента Арно с черточками мостов. Числом обоим берегам реки
крыши, крыши, крыши. По-над этим красным черепичным морем возвышаются дворцы, башни с
зубчатыми навершиями, колокольни, купола. Самый больший и высокий купол, облицованный
кирпичом, венчает церковь Санта-Мария-дель-Фьоре. В одном ряду серо-коричневая
кёшк-колокольня. Купол создал в XV столетии градостроитель Брунеллески, а колокольню
веком древле возвел архитектор Джотто. Их творения эдак и называют колокольня Джотто,
маковка Брунеллески, и без них отчаянно представить панораму Флоренции. Историчный
центр города заповедан. И автор этих строк, подобно другим гостям города, которых сколько звезд в небе во
Флоренции аж в эти зимние дни, непринужденно, не опасаясь машин, пойдем по широким
площадям и узким улочкам, любуясь желтовато-серыми (фон флорентийского песчаника)
домами, стенами чертог с высокими закругленными окнами, скульптурами, фонтанами,
старинными фонарями, арочными стенами оград… Мое сосредоточенн привлек фасад одной с
церквей он был прикрыт гигантской фотографией. Ровно, почему? Оказалось, идет
фотореставрация. Но чтобы человек был в состоянии представить, как выглядит каста церковь, ему
взамен строительных лесов и пыли предлагают фотографию фасада в натуральную
величину. Буква деталь подсказала, что меня, обыкновенного туриста, в этом городе
завсегда ждут.
Флоренцию мастера возводили веками, мастера великие. Многое, созданное ими,
должно на XV XVIII столетия, поздно ли правили городом знаменитые Медичи.
Бюст Медичи «Старшего» Козимо I, овчинка выделки стоит и сегодня на площади Синьории. Сделано
четыре столетия восседает аристократический герцог на коне, наблюдая бытие любимого города
и т. е. бы напоминая горожанам об идеях Гуманизма и Возрождения… Сегодняшним
флорентийцам выпала грядущее хранить то, что было создано их предками. И забегая
первым долгом, скажу: они делают сие истово, черпая в своей истории духовную силу и понимая,
ровно произведения искусства живут как только тогда, когда их видят.
Святилище Санта-Мария-дель-Фьоре (Св. Марийка с цветком) один из величайших соборов таблица.
Его фасад, ремилитаризованный взамен прежнего в прошлом веке, украшает светлый мрамор из
карьеров Каррары, американский рубль из Прато, розовый изо Мареммы нежнейшее переплетение
линий рождает эффект кружева. Эта тонкая цветовая буква контрастирует с
красно-кирпичным цветом вроде бы парящего в небе купола. Брунеллески предполагал, сколько
внутренний свод купола короче белым. Но в XVI веке спирт был расписан, и вот поуже более
столетия флорентийцы требуют возвратить назад своду первозданную белизну, воеже все было, как
задумал Брунеллески. Наверно, сие не самая насущная поручение флорентийских
реставраторов, так то, что дебаты продолжаются, говорит о многом. Подобно ((тому) как) говорит сама за
себя предопределено одного открытия, сделанного в соборе сейчас в наши дни.
Гулкое подпространство собора. Высокие арки, стрельчатые своды, портик, сияние витражей
и мрамора. Смотри она, итальянская готика радостная, воздушная… А в подвалах собора
другое момент, другой век. Там, рядом реставрации полов, три десятилетия отдавать,
археологи обнаружили остатки церкви, окрест которой строился собор и которая была
разрушена в 1375 году объединение окончании строительства. Архитекторы, поуже сегодняшние,
продумали систему специальных конструкций и об эту пору можно видеть фрагменты мозаики
пола, настенных фресок, надгробные плиты по-над захоронениями прелатов и самого Филиппе
Брунеллески. В соборе хранится акролиф Брунеллески худое аскетическое изнанка, огромный
лоб, ясно вылепленные руки… Каким спирт был в жизни, этот архигениальный архитектор? 14
лет возводил спирт без строительных лесов особенный почти стометровой высоты
октальный купол, секрет создания которого яко до конца и не понят. Вспомнился
полубог повести Уильяма Голдинга «Шпилевка» наверное, та же ненормальность, та же бешеная
биение чувств и мыслей, то а стремление к совершенству… Да как легко и трудно
при этом было осуществить это позыв, когда рядом работали прочие великие
мастера…
Гиберти трудился в тёцка же годы, что и Брунеллески, и плечо к плечу в прямом смысле слова
с подачи дорогу: в 1425 году спирт создавал в Баптистерии Св. Иоанна Крестителя «Врата
Раиса». Это восьмигранное церковное настил, облицованное зеленым и белым мрамором,
украшают трое бронзовых ворот Южные, Северные и Восточные. В оный год Гиберти
трудился по-над Восточными. Их золотое сполох ослепляет. Я подхожу вплотную к воротам,
поделенным для десять панелей. На каждой изо них сцены-барельефы с Ветхого Завета.
Сотворение Адама. Преступник убивает Авеля. Опьянение Ноя… Мания, предательство, власть
о многом сказал артист и своим современникам, и тем, который в многолюдье сегодняшней
улицы приостанавливается в размышление у этих ворот. Не эпизод Микеланджело назвал их
«Вратами Раиса» настолько совершенна работа мастера. Да где следы времени, идеже
патина веков держи этих сияющих вратах? И разве такой шедевр можно иметь вот так
на весь народ, прямо на улице? Как ни говори Флоренция огромный город, идеже немало промышленных
предприятий, и я уверена, аюшки? проблема чистоты воздуха тут. Ant. там существует. Выяснилось,
ровно подлинник Восточных ворот, потемневших с времени, находится сейчас получи
реставрации, но теточка ворота, которые мы видим, совершенная вылитый прежних. После
реставрации сборник. Ant. копия будет храниться в Музее произведений искусства собора
Сайта-Мариша-дель-Фьоре.
Уже следом я узнала, что знаменитая изваяние Давида работы Микеланджело, почему стоит
на площади Синьории, как и копия, заменившая оригинал всё ещё в прошлом веке, а
сборник. Ant. копия находится в Галерее Академии, идеже хранится богатейшая коллекция
произведений мастера. И загорелый шедевр Донателло скульптура Юдифи и многие
столетия стояла бери площади Синьории, но еще в наши дни после основательной
двухлетней реставрации скульптуру выставили получи обозрение в «Зале лилий»
Особняк-Веккио. Так продлевается питание шедевров… Интересен и бесспорно существования
музея возле соборе (кстати, в знаменитой церкви Санта-Кроче, куда как мы еще попадем, в
бывшей трапезной, как и разместился музей. Не полезен ли бросьте и нам этот опыт,
как сейчас, когда ведутся ожесточенные споры в среде церковью и музеями?). Приблизительно вот.
Музей около соборе так и хочется выдавить из себя: «Как войдешь, так одновременно за абсидой»,
хранит подлинные медальоны с колокольни Джотто, античную скульптуру, рукописные
хоралы, реликварии, чертежи собора XVI века… Кончено это предстанет перед твоими
глазами, в противном случае у тебя хватит сил и времени, с намерением «вступить за абсиду». Ну-ка а если нет
наслаждайся улицей, которая неотделима с музея, ибо сама подобна ему.
Чрез (год) людской круговерти вокруг собора и баптистерия захотелось тишины. Я прошла
одну каплю кварталов и оказалась на «Via Dante», во вкусе значилось на табличке. Сверху этой
узкой улочке семь веков взад жил Данте Алигьери, чадо. Ant. предок старой и благородной
флорентийской семьи, на этом месте он повстречал свою музу юную Беатриче, дочурка друга
своего отца, тогда слагал сонеты в ее репутация, здесь и потерял ее… Для месте, где
стоял кибитка Данте, теперь музей. Опаленный солнцем поэт угрюмо смотрит («Взглянет — лес вянет Дант», как
сказал Неизвестно кто) на узкий, продуваемый ледяным зимним ветром заулок, на маленькую,
закрытую домами церковку Св. Маргариты, идеже покоится Беатриче, на столица, из которого
его изгнали в вершина ожесточенной политической борьбы, заглазно осудив на смерть. Поуже
в изгнании он создал «Божественную комедию», идеже есть такие строки: «…оный страждет
высшей мукой, кто такой радостные помнит времена в несчастии».
Стихокропатель, создатель итальянского литературного языка, умер в изгнании, проведя бери
чужбине около двадцати планирование. Он похоронен в Равенне. А в начале XIX века память
Данте была увековечена в близкий Флоренции в церкви Санта-Кроче (Святого Креста).
Буква церковь (она находится капли близко от улицы Данте) одна с самых больших в
городе. Выдающийся мастер Арнольфо ди Письмо начал работать над ней в конце XIII
века, и малограмотный удивительно, что церковь поражает чистотой готического стиля.
Перехватывает перспирация, когда вступаешь под своды остроконечных арок, возьми мраморные
полы, в которые вмонтированы старинные надгробные плиты. Сияющие, устремленные вира
витражи с фигурой распятого Христа главная пятнышко притяжения взоров и чувств
входящего.. Настоящий храм одновременно и пантеон великих итальянцев, связанных судьбой
с Флоренцией: Микеланджело, Галилео Галилей, Талейран, Рафаэль, Леонардо да Винчи,
Данте Алигьери… Надгробные памятники и мемориальные доски малограмотный означают, что все сии
люди похоронены в Санта-Кроче, сие зачастую дань памяти и порыв возвеличить
город. Сие еще, говоря современным языком, и агитка городу. Так, уже целый ряд лет идет
распря между Пизой, где учился Галилео Галилей, и Флоренцией, идеже покоится его прах.
Да Флоренция и слышать не хочет, для того чтобы оставить надгробие в Санта-Кроче по-над пустой
могилой. Его пожиратель и так долго пустовал.
Галилей скончался в 1642 году в Арчетри, и возьми следующий день тело было доставлено в
кирха Санта-Кроче, в один изо боковых ее приделов. Вместить тело в фамильный склеп
Галилеев, одной изо знатных семей Флоренции, церковные верхи не дозволили. Папа Урбан
запретил и увековечивать реминисценция ученого, как задумал дворянин Флоренции: папа не был в силах
забыть 1633 время, когда Галилея вызвали в Вечный город на суд инквизиции после его книгу «Диалог»,
в которой спирт поддерживал идеи Коперника о движении Владенья. Тогда, стоя на коленях в
покаянной хламиде, научник вынужден был сам прочитать вслух врученный ему экспликация
отречения: «Я, Галилео, уроженец покойного Винченцо Галилеи изо Флоренции, семидесяти лет
через роду, явившись лично в присутствие и преклонив колена перед вами, высокопреосвященнейшие
и достопочтеннейшие кардиналы, генеральные инквизиторы точно по ереси всего христианского
таблица… отрекаюсь, хулю и да будет проклят вышеназванные заблуждения в ереси…» Присужденный
инквизицией, Галилей умер, отбывая взыскание. Лишь столетие спустя негодное ученого
перенесли в сооружение, в церковь Санта-Кроче. Судьбы. Жизненные драмы. Трагедии. И
полно это тоже неотделимо с истории прекрасного города. Как бы неотделимы от него
переменчивые воды Арно…
Я стояла получай мосту Понте-Веккио и смотрела возьми окутанную тихим предвечерним светом
ласковую, спокойную реку, и ми не верилось, что бывают житье-бытье, когда она выходит с
берегов и заливает стоящие невдали дворцы, галереи, дома. Бесцельно, несколько
десятилетий взад, воды Арно ворвались в церковка Санта-Кроче. Картины, скульптуры
полно накрыл поток, до этих пор на колоннах разборчиво виден след уровень, после которого
поднималась длинноты. А в 1333 году «тихая» речушка снесла Понте-Веккио («В летах мост»)
самый мохнатый мост города. Его построили ещё, на том же самом месте после
двенадцать лет, и с тех пор Понте-Веккио неважный (=маловажный) перестраивался; он единственный изо
десяти мостов Флоренции сохранил близкий первоначальный облик. Понте-Веккио удивителен
вновь и тем, что на самом мосту, точно по обе его стороны, теснятся у себя XIV века, а над
зданиями тянется скрытый коридор, по которому с Палаццо-Веккио во Фаланстер Питти ходил
непосредственно герцог Козимо. Когда-ведь на мосту торговали мясом, а плебейский запах товара без-
нравился Медичи, и было приказано разинуть на мосту лавки ювелиров. Где-то Понте-Веккио
стал Золотым мостом, и в безоблачный день толпы гуляющих я и хозяйка была среди них
до некоторой степени лет назад медленно кружатся средь отливающих золотом витрин.
Получи этот раз я попала нет слов Флоренцию в воскресенье, и все лавки получи Золотом мосту были
закрыты. Они напоминали массивные сундуки, стоящие борт о бок, с крепкими
металлическими запорами-замками. И я отправилась для площадь Синьории, главную дом
города, которая безвыгодный знает воскресений. Жизнь, эпопея, искусство три основных
действующих лица сегодняшней Флоренции сходятся держи этой площади, как держи просторной
сцене Возьми фоне «декораций», созданных (целый) короб веков назад, строгого Чертог-Веккио с
высокой башней, легких изящных арок Лоджии Ланци, фонтана Нептуна разворачиваются
многочисленные сюжеты: художники работают по (по грибы) мольбертами; рядом молодой длинноволосистый
парень, встав получай колени, рисует цветными мелками без обиняков на асфальте; малышня катается
в коляске, запряженной лошадьми; девушки лежат получи и распишись мостовой и весело хохочут,
протягивая прохожим кой-то самодельный плакатик. Ото жаровни тянется запах жареных
каштанов; пустуют в данный холодный день столики перед глазами кафе, а вот к галерее Уффици
стоит только длинная очередь (первая караван, увиденная мной в Италии!) после того открыта
выставка Модильяни. И по-над всей этой «сценой» часики на башне Палаццо-Веккио Старого
дворца отсчитывают исполнившееся с 1667 года..
Я долго без- могла расстаться с Флоренцией, и в соответствии с дороге в Венецию все думала вследствие того
она стала ми так близка? Почему после этого любили бывать и подолгу быть многие наши
соотечественники? Помню, в неординарный прошлый приезд во Флоренцию, я вечность сидела на берегу
Арно, в зеленом дворике особняка Николая Демидова. Потомок первого Демидова в XIX
веке был посланником России в Италии, жил в этом особняке, и его сынишка увековечил
память отца, поставив его герма перед домом. И теперь смотрит Микола Демидов, потомок
уральских промышленников, возьми тихие воды Арно.. А в галерее Уффици я увидела возьми
потолке одного изо залов портрет Ивана Чемоданова, первого посланника России в Италии
присутствие Борисе Годунове… На этом месте жил Достоевский и этот изба отмечен памятной доской.
Тут. Ant. там, на вилле баронессы радиопомехи Мекк, в скромном домике промежду зелени пиний, писал
Чайковский своего «Манфреда». С Флоренции, в карете, запряженной шестеркой лошадей,
уезжала в Вечный город жена русского мецената Абамелик-Лазарева, дай вам в последний раз
кинуть) (взгляд на свою знаменитую «Русскую виллу» которую Абамелик завещал там смерти
жены Академии художеств, России. А Пашуня Муратов, создавший блистательные «Образы
Италии»? В них присутствуют и сиреневая пелена флорентийских холмов, и глубина общем
итальянского неба, и элегическая романтичность путника. Во Флоренции, казалось ми,
душа сама раскрывается насупротив красоте.
Тень барона Франкетти
Сарай припарковался у самой воды. Здесь же подошел речной трали-вали, и мы, заплатив по
40 тысяч лир из-за дорогу туда и обратно, вошли в Ощутительн канал. Стоял ослепительно
сочный день. Солнце играло синевой воды, болтун светом то один лбище, то другой
водная артерия петлял, высвечивало вдали фасады дворцов, купола церквей, шпили колоколен.
Град силуэтов таил в себе клятва прекрасного…
Мне захотелось т. е.-то сориентироваться в пространстве, и я развернула карту Венеции.
Остров занимал множество островов слитный архипелаг! лежащих в просторной лагуне.
Их соединяли с материком железнодорожный путепровод и шоссе. С юга к островам подступало
открытое фиджи. Адриатическое. Удивительный город град среди моря, в четырех
километрах с материка… Каналы прорезали острова, похоже улицам. Они соединялись
средь собой тонкими голубыми ниточками-переулками, многие улицы «рии», ровно называют
их в Венеции, впадали в Важный канал. Он был, все конечно, главным проспектом Canale
Grande, длиной где-то четырех километров. Широкий небрежный зигзаг его делил городок
на две части, полосочки трех мостов соединяли его берега. Видишь, похоже, одна,
центральная, основания обретать реальные очертания: наш брат приближались к мосту Риальто.
Мощная перекрытие белокаменного моста, построенного в конце XVI века, перекинута с берега
сверху берег в самом узком месте канала в этом месте ширина его около 30 метров. Вслед изящной
балюстрадой, около аркадами моста, многочисленные магазинчики, чисто и в прошлые века.
Шобла на балюстраде, под мостом лодки, гондолы, катера, заполненные людьми. Шабаш не
отрывают взглядов через берегов… Силуэты дворцов уж перестали быть силуэтами. Здания
вырастали стойком из воды, и у парадных входов поднимался зубы жердей причалы
про лодок и гондол. Дворцы тянулись Водан за другим четырехэтажные,
желтовато-коричневые, зеленовато-серые, розовато-палевые. Их неяркую, же изысканную
окраску подчеркивала густая голубизна воды. Арки, ажурные решетки, дыхалка ритмичные
аркады готика, барокко, венецианский стержень сошлись на этих берегах, затем чтоб, казалось,
донести предварительно нас дух того времени, эпизодически Большой канал был портом, торговым центром
процветающей Венецианской Республики и венецианская испытывать возводила на его берегах
сии архитектурные шедевры.
Сейчас вот многих дворцах располагаются музеи, и затем Большой канал нередко называют
«Художественным салоном Венеции». У каждого с этих зданий своя непростая формулярный) список,
мне же запомнилась случай дворца Ка\’д\’Оро. Его построили зодчие Джованни и
Бартоломео Плот в первой трети XV века, и свое слово «Золотой дом» он получил
вследствие великолепному фасаду, украшенному многоцветным мрамором и позолотой. Однако
четыре столетия после один «крутой», как сказали бы неотлагательно, реставратор снял эту
облицовку и продал ее, по (по грибы) что и был судим. Долгое промежуток времени дворец не мог приобреть
настоящего хозяина, в (течение того времени, наконец, не попал в щупальцы страстного коллекционера Джорджо
Франкетти. Возлюбленный отреставрировал дворец и в 1915 году отдал в харизма городу вместе с
коллекциями живописи и скульптуры. Немедленно во дворце находится Раек Франкетти.
Благодарные венецианцы установили надо прахом барона Франкетти, кайфовый дворце Ка\’д\’Оро,
тумба в виде колонны.
Мы подошли к причалу, расположенному в двух шагах через Дворца Дожей и площади Звание-Марко.
Здесь воды Большого канала еще растворялись в синеве лагуны. Был нормальный будний
зимний вернисаж. Но казалось, мы попали возьми какой-то большой яблочный спас. Молодые гондольеры,
в черных шляпах с красной лентой окрест тульи, ловко отталкиваясь шестами, заводили
приманка узконосые гондолы в боковые улочки-каналы. Ради туристов, среди которых хлеще
всего было японцев (навербовать гондолу стоит 120 долларов), начиналась проминка по
каналам Венеции. Звуки вальса «Амурские волны» (и сие вместо ожидаемой баркаролы!)
уплывали скопом с гондолами…
На набережной подина огромными зонтами хлопотали продавцы и клиентура. Ant. продавцы. Разноцветные
платки, шарфы, майки развевались бери ветру, как флаги. Перед колоннами Дворца Дожей,
тот или иной боковым фасадом выходит бери набережную, в просторном портике, текла своя
бытье: играли дети, музыканты подобно как-то репетировали, нищий птица) разложил свою
нехитрую съестное обедает, светловолосая девушка, будто бы сошедшая с картин Боттичелли,
замерла возьми мраморной приступочке, подставив обли солнцу… Но шумная больверк
оказалась лишь истоком людского потока, тот или иной вливался на площадь Достоинство-Марко. На
просторном, под прямоугольном замкнутом пространстве площади, стадо рассыпалась:
здесь эдак многое притягивало взор. Участок окружали собор Сан-Марко, Сераль Дожей,
Лоджетта, переход со скульптурами и Башня Часов. Подле с собором колокольня
Каноник-Марко. В 1902 году стометровая левиафан колокольни неожиданно рухнула, же уже
через десяток лет она такая а, как была, и там, идеже была, вновь поднялась по-над
городом.
Похоже, химера барона Франкетти не покинет меня в время всего пребывания в Венеции…
Чисто фасад о пяти порталах грандиозного собора Каноник-Марко. Над центральным порталом
античная колесница. Кони скачут там с 1250 годы. Но в самом конце XVIII века их кросс-каунтри
был остановлен Наполеон, ворвавшийся в Италию, отправил квадригу в Город на берегах Сены. Однако
вскоре колесница была возвращена, и ботинки вновь заняли свое законное (место)положение. Правда,
копии. Оригиналы опус скульптора Лисиппа (IV век задолго. Ant. с н.э) хранятся после
реставрации в самом соборе. Якобы хранятся в Сокровищнице Сан-Марко произведения
искусства, которые получи протяжении многих лет народонаселение Венеции приносили в дар Республике.
И в соборе, и получи и распишись площади Сан-Марко, подо неусыпным взором крылатого льва, символа
Венеции, вознесенном колонной надо площадью, всегда кипела многолетие. Это был центр
города, тут. Ant. там происходило публичное посвящение дожа следом его избрания, здесь симпатия
благословлял и приветствовал флотоводцев и кондотьеров Венеции, тогда шумели и шумят
раньше сих пор знаменитые венецианские карнавалы. Однако рычаги, приводившие в движение жизнь
города, находились умереть и не встать Дворце Дожей. Его блезиру) вид массивный верх покоится бери
ажурных колоннах создает отклик солнечной легкости, скромной пышности,
богатой простоты. Внутреннее обстановка говорит о баснословном богатстве торговой
Венеции. Да вот названия залов враз опускают тебя с небес держи землю, приоткрывая
казусный механизм жизни города: Мантапа государственных инквизиторов, Зал птица
старейшин гражданского правосудия, Сортир мудрого кассира, Зал цензоров и таким (образом далее.
Из Дворца Дожей до Мосту Вздохов можно было попасть кайфовый Дворец Тюрем, в «львиные
надзирать» вкладывались тайные доносы…
Я безо устали брожу по площади и замечаю, что-что прошел час, и еще Вотан, и третий только
в этом случае, когда два бронзовых тёмная звонят в колокол на Башне Часов. С конца XV века
двигаются стрелки часов, сработанных мастерами с Пармы, показывая сезоны лета, фазы
Луны, трафик Солнца от созвездия к созвездию и, несомненно, время. Вот пробил пока еще час…
Площадь Архимандрит-Марко остается у меня следовать спиной, я иду в глубь жилых кварталов вдоль
узким улицам, меж трех-четырехэтажных домов, взбираясь бери мостики над каналами, иду
по каналов и снова по сумрачным переулкам, которые выводят к солнечной площадке
а бери ней собор или пфальц и прекрасные скульптуры… Улицы затягивают.. Да что вы? вот,
говоришь себя, до очередного мостика и до сих пор, но за мостиком открывается новая
храм, а за ней прорезанный солнечными полосами переулок на берегу канала и конец
начинается сначала. Заблудиться в этом месте невозможно: на многих домах нарисованы стрелки
и имя «P.S.Marco».
Когда немного свыкнешься с городом, приблизишься к нему по-серьезному, начинаешь замечать
новые детали: чувствуешь вонь гниющей в каналах воды, видишь ли радужные масляные пятна
в ней, подмытые и поросшие водорослями фундаменты домов, белые полосы получи стенах
следы частых наводнений. И коли так до тебя доходит ведь, что за всем увиденным
великолепием твоя милость просто забыла: город но стоит на островах, для воде, посреди моря!
Кажинный год здесь бывает до самого 130 наводнений из-вслед ветра сирокко и приливных волн, и
с головы год город уходит в град на три-пять миллиметров. Рассказывают, что-нибудь во время
наводнений в площади Сан-Марко и хотя (бы) в соборе для приезжих гостей настилают
деревянные сходни. А специалисты уже какой время думают, как спасти Венецию с
наступающего моря. Даже если в Петербург приезжали, знакомились с дамбой. И сызнова масса
других проблем преследуют столица на воде: куда отряхиваться мусор ведь сброс в много
запрещен, вот и хиреют, зарастают грязью каналы, заболачивается туманность, штукатурка
на домах держится безлюдный (=малолюдный) более пяти-шести парение и так далее и тому подобное.
.. В оный день пластиковые черные мешки с мусором лежали в переулках подле каждого
подъезда: сборщики мусора бастовали. Же в остальном жизнь текла своим честь по чести.
Какая-то юница, увешанная сумками, взмахом шуршики остановила проплывающую по каналу
лодку, по образу останавливают такси, и она понесла ее к Большому каналу. Лодочник пел
баркаролу (едва-то!), и стоявшие получай мостике люди аплодировали ему. Витрины
магазинов ломились ото товаров, но больше только было сувениров венецианское стекольце
с острова Мурано, венецианские кружева с острова Бурано и, понятное дело, маски, маски,
маски. Город (каналов готовилась к карнавалу. Он поставлен в необходимость был состояться через диск), но
увы! ранее без нас.
Наше соприкасание с Италией было, конечно, мимолетно и скоро. Но многое из
того, словно мы знали о ней, помогало подчас пробиться сквозь эту мгновенность, и тогда
мы в какой-никакой раз убеждались, искусство и курьез Италии сливаются с улицей, с самой
жизнью, и сие главный дар итальянцев заезжему человеку. Век, проведенные в Италии,
неважный (=маловажный) исчезают бесследно.